Продолжение - "Когда не пошёл обещанный снег"

[Ri-heart]

Фанфик R-13
Пишет zucchini11
Переведено с англ. с любезного разрешения автора
jenny - "Love That Dares - jenny's Brokeback Mountain Stories"
Когда не пошел обещанный снег

ГЛАВА 2-3-4-5



Глава 2

- Что ты там увидел, милый?

- Ничего.

Алма подошла к окну взглянуть. Может быть, Эннису нужно измениться. Жизнь впереди, чтобы изменить Энниса и сделать его таким, каким, как ей казалось, он не был. Просто улица. “Эннис, что ты там увидел?”

- Сказал тебе, ничего. Черт, Алма, мне надо выбраться из этого дома.

Пальцы на его руке. “Я знаю, дорогуша, с моими жить – не сахар, но это только на несколько дней. Сыграем свадьбу и будем искать свое собственное жилье”.

- Поеду на ранчо. Погляжу, если я им сегодня нужен.

- Эннис! Ты же взял три дня, чтобы помочь мне. Твои брат и сестра приезжают! Эннис!

Он чувствовал, что готов на стенку лезть. Две недели вдали от него, и нужда растет как опухоль. Если б он мог, он бы взял большой кухонный нож и вырезал бы Джека Твиста из своего тела. Свадьба в субботу. Некуда деть нужду.

На ранчо работа есть всегда. Не хватало рук, и ему дали полный день, и он гнул спину, стараясь забыть Броукбэк. Вернулся к дому Алмы поздно, запнулся, вылезая из пикапа. Мотор стучал в ночной тиши, как его жизнь. В сумраке двинулась тень, неестественная и по-медвежьи большая. Эннис, громко вскрикнув, выругался. “Полегче, ковбой, это я”.

Эннис рванулся к нему, сбил наземь, поставил на ноги, вломил еще и с каждым ударом: "Нет, нет, нет, я женюсь! В субботу! И заниматься этим с тобой больше не буду”.

- Эннис? Эннис? Это ты?

- Я, - Эннис выпрямился. Понял, что Алма увидела Джека, - Это друг мой. Джек.

Алма, запахнув на себе фланелевый халатик, казалась меньше, беспомощнее, чем она была на самом деле. Вдруг почувствовал себя ее защитником, и хотел, чтобы Джеку это было известно, чтобы он понял, что Эннис женится, и на этом они поставят точку.

Алма, теленок-несмышленыш, неуверенно засмеялась. “Ты сказал, у тебя не будет шафера, Эннис. Джек – твой лучший друг?”

Эннис повесил голову. “О, господи”.

Алма глянула на дом, на уме невидимые женские мысли. “Где он будет спать? У нас нет места, и – “.

- Это ничего, мэм; я поставил себе палатку у реки.

Полный решимости взгляд мимо Энниса, но они оба знали, для кого он был. “Я хочу забрать этого почти женатого мужчину на рыбалку на пару дней. Можбыть, его последняя, раз уж он женится, и все такое. Подфартило ему, сучьему сыну, прощу прощения, мэм”.

Эннис был загнан в угол, бессилен против Алмы с ее доверчивой тупостью и против Джека с его неуступчивой нуждой.

* * * * * * *

- Какого дьявола ты приперся, Джек?

Бравада и веселость от того, что ему удалось забрать у Алмы Энниса и посадить к себе в пикап, и они едут к реке, покинули Джека. “Мы были не такие тихие, как следовает, Эннис. Когда мы с тобой при этом деле, голосим мы так, что, похоже, слышно за версту”.

- Черт. Твой папаша слыхал?

- Угу. Канешна, с него станется, он мог и под дверью со свечкой стоять. Выкинул меня на улицу. Наградил вот этим, гляди, - извернулся и приспустил штаны, показывая Эннису свой зад.

Пикап вильнул, и Эннис схватился за руль. “Итить твою едреный пень, Джек! Он заклеймил тебя?”

- Подстерег, когда я не смотрел, а то бы я его загнул. Мне уже не семь лет, думаю, управился бы, хоть он и был чемпионом штата в родео два года подряд, - он старался разглядеть ожог, - Ну, хоть "погань" не говорит. Или говорит? А все из-за тебя, дел Мар. Я хочу, чтоб ты знал: ты во всем виноват. Если б ты не прыгнул в мой пикап, точно потаскуха какая, и не поехал бы со мной, ничего бы этого не случилось.

Эннис приложил руку к отметине, провел по ней пальцем. “Сраный снег, едрена вошь”.

- А?

- Ничево. Это я просто снег браню. Черт, Джек, куда же ты пойдешь? Деньги у тебя есть?

- У меня еще остались деньги от Броукбэк, но на них долго не протянуть. Не могу потратить их на мотель, а то отвез бы тебя туда да растряс бы с тобой кровать. Поищу себе что-нибудь в родео. Неплохие деньги, если согласен терпеть боль.

Эннис глянул на небо, оценивая тучу. Никакой надежды на снег. “На ранчо не хватает рук, может, тебе подойдет. У них есть подсобка, и все такое”.

Молчание, последовавшее за предложением, и затем: “Я не буду сидеть на твоей свадьбе, Эннис”.

- Я тебя туда не зову.

- Можбыть, мне попробовать остановить тебя. Алме сказать, можбыть.

Эннис дал ему в зубы и бил его, и они вильнули и свернули. Джек держался за руль, ругаясь и плюясь, но Эннис был сильнее. “Ты ее не вмешивай! Она здесь не причем! Это я один неладный буду”.

- Что, если нет в этом ничего неладного?

Джек подтянулся к обочине. Эннис вылез из машины, трясясь и ища сигарету. “Ты дурак, Джек Твист. Канешна, есть. Мы женимся и заводим детей, и так оно было всегда. Что было бы с миром, если бы мужчины... Черт, я даже сказать такое не могу”.

- Что? Если бы мужчины женились на мужчинах? Ну, скажи мне, Эннис, что в этом плохого?

- Дьявол, Джек, ну не знаю я. Жизнь, она не гора Броукбэк, - Он забрался обратно в пикап, выдул дым из приоткрытого окна, - Я больше не буду заниматься этим с тобой, Джек. Я останусь тут на ночь, патамушта не могу уже слушать, как храпит Алмин брат. Но мы не будем ничего делать. Джек, перестань. Джек! Кто-нибудь проедет мимо и увидит тебя!

- Нет, отсюда снизу не увидят.

- Черт. Ну, тогда держи голову пониже и перестань ей дергать вверх и вниз.

- Ты скучал без меня?

- Не начинай со мной этот девчоночий разговор.

Джек поднял голову, вытирая рот, эссенция Энниса тонкой ниткой у его губ. “Почему ты не можешь дать мне хоть что-нибудь? Скажи, ты скучал без меня. Скажи, я тебе нужен. Я не могу, когда ты таишься от меня, Эннис”.

Эннис застегнул молнию. “Я говорю Алме, что люблю ее и хочу на ней жениться. Что слова, Джек? Что, слова расскажут правду о сердцах?

* * * * * * *

- У нас тут сложилась паршивая ситуация, Джек. Я не должен делать это с тобой опять.

- Послушай, Эннис, - Джек, у их костра, прокрался рукой туда, куда рука Алмы еще не доставала, - Я – твой лучший друг.

- Перестань! У нас даже палатки нет! Перестань. Это не Броукбэк, Джек. Кто-нибудь наверняка нас увидит.

Джек встал во весь рост, голый, одеяла попадали вниз. Показал на свой болт, тугой и светящийся, бледный в мерцании вспышек костра, победивший силу земного тяготения, обозначив в нем мужчину. Громко сказал: “Смотреть сюда – лучший друг Энниса дел Мара!”

Эннис повалил его наземь, зажав рот сначала ладонью, затем губами, и болт унес его туда, куда с Алмой ему никогда не попасть, ведь с ней всю работу положено будет делать ему. С ногами по обе стороны Джека, он медленно садился на него верхом. Они никогда не делали этого раньше, ибо какой же мужчина по своей воле сядет на чужой болт? В их соитиях на горе один из них брал другого, а другой, чтобы оставаться мужчиной, не должен был ничего отдавать. Эннис, накануне свадьбы, которая заявит на весь мир “мужчина”, сидел натянутый, как женщина, и предавался наслаждению. Наслаждению, которого должно будет хватить ему на всю оставшуюся жизнь.

Джек вздрогнул под ним, как нервная лошадь. “Иисус, Эннис. Как будто меня доят. Иди ко мне”. Эннис качнулся, и они поцеловались со слюной и зубами, и Эннис снова и снова шептал “лучший друг, лучший друг”, словно желая выжечь слова на их лицах своим дыханием.

Джек кончил внутри у Энниса, и дрожь прекратилась, и он помог ему скатиться с себя, и скользнул вниз, и с той же мерой поцелуев, слюной и зубами заставил Энниса смеяться, метаться и понимать, что радость уходит из его жизни, как свет от затухающего костра.

Они подрались потом, как на Броукбэк после того, как не выпал снег, когда вероятности всего на свете обступили их со всех сторон. Случайная оговорка Джека, и Эннис не снес обиды, потому что сердце его болело, и он получил от Джека к свадьбе локтем в глаз.

Джек огорчился, хотел, чтобы его пустили утешить, но Эннис обернул вокруг себя свою муку и смотрел, как догорал костер. Только холод вернул его в объятья Джека, в запах его собственного семени на теле Джека вместе с потом, виски, мочой, дерьмом и всем хорошим и мужским, чего ему никогда больше не узнать.

- Прости, друг, за глаз. Ты хоть видеть им можешь?

- Нет.

- Можбыть, потому, что темно?

Эннис фыркнул. “Да ты еще тупее, чем твоя лошадь”.

- Не женись в субботу, Эннис. Обман это будет, и, я думаю, ты это знаешь. Оно ведь не мелкое дело, то, что здесь сейчас происходит.

Эннис ерошил волосы Джека, и, хотя он был зол на него из-за глаза, он не помнил, с чего все началось. “Кобели этим занимаются, Джек, когда не могут найти себе суку”.

- Дурак ты, дел Мар. Ты када-нибудь говорил так с этой девчонкой, Алмой? Ты ей скажешь, что любишь, когда твой болт сосут вот так, как ты говоришь мне? Будешь ты с ней пускать струю и смотреть, кто дальше достанет? Выстрелишь семенем ей в волосы, когда она спит, чтобы разозлить ее, как ты это сделал со мной?

Эннис проворчал тихое одобрение забавному напоминанию, потом проклял снег за то, что он не пошел и не положил конец всему, пока они еще были парой кобелей, дерущих друг друга на дворе.

- Скажи мне, Эннис, черт бы тебя побрал, у тебя стоит на нее всегда, как на меня? Поклясться готов, ковбой, там, на горе, ближе к концу, мы или были при этом, или думали об том, или приходили в себя после. Мы всегда были тугие, всегда хотели и всегда в нужде. Думаешь, с ней будет так? Будет она нагибаться, когда бы нужда не взяла тебя, как я для тебя?

- Сказал тебе, не вмешивай ее. Это не ее вина.

- Я и не говорю, что ее. Это твоя вина, Эннис. Ты хочешь прожить свою жизнь в тоске, а меня заставить прожить мою в попытках найти кого-нибудь вроде тебя. Господи, Эннис, потрогай вот тут, а ведь мы только что были при этом. Аж больно, как мне надо это опять. Будет у Алмы что-нибудь такое, что ты полюбишь касаться вот так?

- Молчи, Джек, ты слишком много говоришь.

* * * * * * *

Потом, когда Джек заснул, Эннис остался, как всегда, на часах. Ощущая тяжесть всех сказанных слов на своих плечах, не бывших никогда достаточно широкими, он сказал с явной угрозой: “Значит, ты хочешь найти кого-то другого вроде меня?” Не беря во внимание сон, разбудил его пинком. “Собираешься найти кого-то еще?”

Джек, хмурый со сна, не желая ощущать жесткую землю обожженным задом, послал его к черту.

- Давай, отвечай мне, друг; это ты хотел начать все по новой.

- Некуда было идти, Эннис, из-за тебя и твоих чертовых воплей и стонов.

Не желая опять объяснять про обещанный снег и что он не пошел, Эннис терпеливо повторил: “Будешь искать кого-то еще? После меня?”

- Я не хочу начинать про “после тебя”, Эннис! Сказал тебе, не женись на ней.

- Джек, черт тебя подери, дай мне ответ!

- Да, я буду искать кого-то еще. Ты думаешь, я буду дрочить и думать о тебе? Буду являться каждые несколько лет, надеясь попробовать твой болт, если только он не будет слишком сильно отдавать ей? Дьявол, Эннис, для этого мы слишком далеко зашли. Я не позволю тебе так со мной поступить. Это оно, мое, или я найду его где-нибудь еще”.

Эннис вышел из себя, чувствуя, что не может больше держаться за край. Позже он вспоминал драку с Джеком, и она не казалась ему хуже, чем обычно, и у него и так уже имелся желтеющий синяк. И все-таки, она была хуже, и когда пришел конец, им обоим было плохо, у Джека что-то сломано, и у Энниса пропал ноготь с пальца, хотя он так и не смог вспомнить, когда и как он его потерял. Из уха у него шла кровь, и когда он приложил к нему руку, дрожа и плача от потрясения, оно болталось свободнее, чем уху следует. У Джека рот был в крови, и Эннис понял, что был укушен. “Убирайся к черту, Джек. У меня скоро свадьба, и тебя туда не звали. У меня впереди жизнь, и тебя туда не звали”. Он начал одеваться в болезненной дурноте.

Джек смотрел на него. “Ты же почти убил меня за за то, без чего я не могу обойтись и чего ты не хочешь мне дать. Так не честно, Эннис”.

- Ты живешь в переделанной жизни, где оно честно?

- Что же мне делать?

У Энниса не было на это ответа. В пустоте вопросов, оставшихся без ответов, он упал на колени, лицом к холодной земле. “Не должен”. Его вопль вместил в себя весь мир неполноты.

* * * * * * *

Джек вез Энниса обратно к дому Алмы, зная, что их ждет разлука. Эннис, в крови, сидел молча, терпящий и сломленный. Джек едва мог поворачивать руль, но от быков ему доставалось и хуже. “Алма шкуру с меня сдерет, когда увидит тебя”. Джек хотел коснуться его, но не стал.

Эннис медленно выбрался из пикапа, надвинув шляпу на глаза, чтобы правде себя не выдать. “Ну, вроде, все”.

Джек, кусая ноготь, смотрел куда угодно, но не на него. “Не бывать тому. Я никогда на это не соглашусь, Эннис. Не могу просто взять и уехать. Не могу. Слишком далеко зашел”.

- Не слишком далеко, Джек. Нигде не будет слишком далеко для нас на этом свете. Нигде. Нам надо быть чем-то другим, и я собираюсь стать им в субботу.

Джек кивнул, заговорил, все кивая, как будто на что-то решился. “Тогда я скажу тебе, Эннис. Ты, когда ляжешь с ней спать, подумай обо мне и о мужчине, с которым буду спать я. Мы с ним найдем свое место и построим себе хорошую жизнь, какую мы с тобой могли бы иметь. Подумай об этом, друг”. Он передернул ручку передачи в задний ход, с шумом развернулся и в облаке пыли исчез из жизни Энниса навсегда.

* * * * * * *

Взгляд Алмы заморозил его сильнее, чем вода горной речки - яйца. Он съежился в ее молчании, не понимая такой вид драки. Она зашила ему ухо, и утишить боль было нечем, но эта боль была ничем по сравнению с той, другой, и ему было все равно.

Его брат и сестра приехали в четверг. Почувствовал себя опять на четырнадцать, целиком зависящим от них, и полез на рожон. Но они хорошо его знали и видели, что он был разбит. Он не мог им сказать о разбитом сердце, и утешения от них ждать не приходилось.

В ночном кошмаре он сорвал свои швы, крутясь в постели, и, проснувшись, увидел подушку в крови. Когда Джек взял его в первый раз, была кровь, и ничего, чтобы облегчить вход, только сухой цепкий зной и нужда. Первая кровь была Джека, и с этим ничего он поделать не мог.

Брат пригласил его с Алмой на ужин в пятницу вечером в ресторан мотеля. Он вел пикап отца Алмы, и она сидела рядом с ним, разучивая новую роль. Ухо болело, но это был пустяк по сравнению с той, другой болью, так что утешения ждать он не мог. Он вел машину, видя с трудом в темноте, и глаз его был не при чем, и биения боли в глазу не совпадали с биениями сердца.

Он обогнул мотель и увидел Джека, сидящего на ступенях с сигаретой в руке. Эннис понял, что Джек не искал там никого другого, и, судя по виду его, вряд ли собирался заняться этим в ближайшем будущем. Парень выглядел отчаявшимся и сбитым с ног, и красные глаза выдавали слезы, которых он ни за что бы Эннису не показал. Эннис застонал, остановил машину перед рестораном и свесился из кабины. Его рвало.

* * * * * * *

Эннис изображал видимость ужина. Брат и сестра подняли Алме настроение, сказав, что мужчин всех тошнит перед свадьбой. Эннис вышел слить с К.Е., попытался увидеть в этом человеке брата, которого он помнил, и спросил, счастлив ли он. “Причем здесь счастье, Эннис. Откуда ты это взял?”

По дороге домой пошел снег, легкое кружение снежинок, но их хватило. Хватило напомнить ему, как оно должно было быть к его свадьбе и как оно было на самом деле, потому что снег опоздал.

Тьма потом сгустилась так, что, когда они подъехали к повороту, Эннис, держа руль прямо, надавил на педаль, выискивая во тьме, в пространстве и в кружении снега что-то, чего жизнь ему теперь никогда не даст.

Глава 3.

Когда Эннису сказали об аварии, вспомнить которую он не мог, его первая мысль была об Алме. Эннис не поставил бы себе этого в заслугу, но он спросил о ней так, будто вопрос стоял о жизни и смерти. Ее бросило в сторону, сказали ему. Сломанное бедро медленно заживало, чего нельзя было сказать об Эннисе. Его самые тяжелые раны казались неизлечимыми. После Алмы он подумал о субботе, которая так и не пришла. Не обладая цепким умом, он все же понял, что его тьма не имела ничего общего с погодой на дворе, ибо он был все так же потерян и не видел выхода из тупика.

Прошло шесть дней, и у него больше не было денег на госпиталь, но к Бирсам обратно его не попросили. Ничего не оставалось, как принять предложение сестры побыть с ней и ее мужем. Она помогла ему одеться, разрезав старую рубашку и натянув ее на раздробленные руку и плечо, штаны на сломанную ногу. “Будет тебе, Эннис, ты уже большой. Сильно болит? Хочешь, я позову кого-нибудь?” Эннис затряс головой. Не мог объяснить про тьму. “На улице сейчас красиво. Пока ты был здесь, все время шел снег. Наверно, потому тебя так и занесло. Алма придет, не вини себя. Вы скоро помиритесь, вот увидишь. Перестань, ты уже не маленький”. Ее муж, Вилбур Джуниор, ждал в машине. Не пришел помочь, и Эннис увидел, какая была погода на дворе.

Они отъехали от зловещего здания из бурого камня. В машине Вилбур Джуниор и Сьюзан говорили об Эннисе, как будто его там не было. Его сестра была права. Снег выглядел красиво. Жаль только, что он опоздал.

Они обрабатывали жалкий клочок земли недалеко от ранчо, потерянного в другом повороте. Жизнь была все так же тяжела, и Эннис почувствовал себя как дома. Вилбур наскребал на пропитание с засушливой почвы, держал несколько лошадей. Сьюзан работала в магазине. Они уложили его на диван, когда он не смог подняться наверх. Сорок миль в машине со сломанной ногой доконали его. Ему надо было слить, но стоять и держать он не мог. Пришлось просить Вилбура, и он скорее бы выпил собственную мочу. Вилбур, ворча, поднял его без особой заботы. “Не завидую этому твоему другу. По мне, так этот сукин сын слишком много на себя берет. Ну, так получит, чего заслужил”.

Грубое обращение причиняло такую боль, что спросить Эннис не мог. Должен был ждать час плюс таблетки после. Потом к нему вернулся голос, и он прохрипел: “О чем говорил Вилбур? Что за сукин сын?”

Сьюзан коснулась его волос. “Мы не можем оставить тебя одного на целый день, Эннис. По крайней мере, до тех пор, пока ты не сможешь ходить. Этот твой друг сказал, что он будет рад тебе помочь, твой шафер и все такое. Он проделал такую дорогу, и надо же, свадьбу отменили. Ты разве не помнишь?” Она подошла и села с ним рядом, потрогала лоб. “Джек Твист приходил в госпиталь каждый день с тех пор, как тебя туда привезли. Мне надо было работать, малыш, я не могла брать дни. Спокойнее себя чувствовала, зная, что он здесь. Правда, Вилбур так с ним и не поладил. Джек уж больно несговорчив насчет того, что для тебя лучше и что нет, каждый раз доводил медсестер до ручки. И Вилбура тоже довел. Ты же знаешь, как он терпеть не может все делать по правилам. Что такое, лапушка? Очень больно?”

Эннис не мог дышать, не мог говорить. “Джек придет сюда?”

- Он может устроиться в старом трейлере. Там сыро и холодно, но Вилбур сказал, он купит туда обогрев. Я буду рада, если Джек сможет помочь Вилбуру этой зимой. Я теперь не могу поднимать тяжелое, - она взяла его руку и приложила к своему животу, - Дядя Эннис.

Эннис вырвал руку. Жизнь, что она там несла, обжигала. Она погладила его по голове, не поняв: “Не волнуйся, лапа, я поговорю с Алмой. Она – хорошая девочка, и скоро у вас с ней тоже народятся славные ребятишки. Ты не будешь все время такой, как сейчас”.

Эннису было слишком больно: возразить он не мог.

* * * * * * *

Джек прибыл и казался сдержанным, каким и подобает быть мужчине, который пришел повидать другого мужчину, всего переломанного, и которому прикрытая болью правда была хорошо известна. Он держал свою шляпу, безостановочно крутя ее, кивая, когда кто-нибудь говорил. Вилбур, наконец, убрался и Сьюзан ушла собираться на работу в магазин, и только тогда он подошел ближе. Им нечего было сказать друг другу, кроме слов, рассекающих воздух на крыльях ярости.

Прошла вечность, и Эннис сказал холодно: “Ненавижу тебя”.

Джек сел на стул напротив. “Я так и понял”. Бросил взгляд в измученное тревогой лицо. “Я хочу спросить тебя, друг. Когда тебе полегчает, я задам тебе вопрос, и я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Я слыхал про аварию, но я не вижу этой аварии в твоих глазах”.

- Думал, ты будешь рад, свадьбу отменят, и все такое.

Джек встал, сделал шаг. “Не думай, что ты слишком больной, чтобы не получить по сусалу. Лицо ты себе не сломал”. Он опять опустился на стул. “Черт, Эннис, ну как ты можешь такое сказать? Ты думаешь, я рад, что тебя так поломало?”

- Можешь ты кое-что сделать для меня, Джек?

- Черт, Эннис, все, что угодно.

- Дай мне телефон, если достанешь. Надо позвонить Алме и все уладить.

Джек замер, привстав со стула, не веря своим ушам. Эннис добавил, стараясь сделать больнее, потому что он мог: “Надо назначить день свадьбы”.

Пришла Сьюзан. “У тебя все нормально, Джек? Очень мило с твоей стороны. Вилбур приедет к обеду, но до тех пор он – на тебе. Если я тебе понадоблюсь, вот тут телефон магазина. Он, когда болеет, становится как маленький; скучал, наверное, без мамы, и теперь хочет наверстать.

Оба проводили ее глазами.

- Принеси его сюда.

- Притащи его сам, черт бы тебя побрал, - Джек пошел на кухню за кофе, произвел много ненужного шума, внезапно вернулся назад, - Нам с тобой надо поговорить насчет всей этой ситуации. Ты больше не свяжешься с Алмой.

- Вот почему ты здесь, Джек? Вот почему ты ни с того, ни с сего в сиделку превратился? Да я не помню, чтобы ты мог хоть что-то сделать для овец. Всегда: “Эннис, она ножку порезала; Эннис, а что это такое, Эннис, у нее кровь идет”. Ты что, думаешь, это что-нибудь изменит?

- Я здесь не для того, чтобы тебя выхаживать. Я хочу устроить тебе веселую гребаную жизнь, и сестре своей ты не скажешь, не объяснив ей про мою причину тебя ненавидеть. Да я поссу на тебя, прежде чем пальцем шевельну тебе помочь. Ты губишь мою жизнь, дел Мар! И как раз, когда я уже свыкся с тобой женатым и выкинул тебя из головы.

- Ага, ты выкинул меня из головы, когда я увидел тебя у мотеля, Твист.

Джек нагнулся над ним ближе. Подождал. “Что-нибудь не так?”

- Ничего.

- Ты че-та в лице переменился. Сильно болит?

Эннис кивнул. Джек ушел на кухню, вернулся с виски, открыл пузырек с таблетками. Он сел, устроив поудобнее ногу Энниса. Эннис вдруг задышал часто, прикрыл рукой глаза, таблетки предложенные не взял. Джек подтолкнул его слегка. Эннис тихо хрипнул “Джек”, и в этом слове была вся его боль. Джек нашел, как обнять, хоть это было и непросто с раздробленными плечом и рукой. Нашел как и держал его крепко, как в госпитале, когда никто не видел, покачивая, пока не осталась только боль от сломанных костей. “Будет тебе, Эннис. Где я найду такого тупого и страшного, как ты? Дурак ты, дел Мар, если веришь всему дерьму, что я болтаю”. И дальше были слова, которых никто не планировал, возникшие из стремления утешить, и Джек прошептал: “Меня ломало и похуже. Ну, не надо, не надо так, ты прям как маленький”. И слово прозвучало опять, на этот раз в другом значении: “Не надо так, маленький мой”.

* * * * * * *

Как Джек ни старался, ухаживать за Эннисом на диване он не мог. Эннису там было неудобно, он потел, одежда на нем скисла, раны пульсировали болью. Сидя или лежа, без разницы. Джек сказал Сьюзан, что положит его на кровать в трейлере, а сам будет спать в своем пикапе. Она возражала. Когда она пришла домой, все уже было сделано, и они не стали больше говорить об этом. Заметное напряжение между ней и ее мужем ослабло, когда они остались в доме одни.

Он поволок Энниса через двор вокруг амбара к месту, где стоял трейлер. Снаружи не крашеный, а внутри краска свисала с потолка, как трофеи каннибала. В нем пахло газом от обогревателя, и он едва годился для жилья. Эннис увидел только ветку зимних ягод, засунутую в банку, ярко-желтое полотенце, расстеленное на кровати, и знакомые ему мягкие одеяла с горы, где не пошел снег. Джека тогда прозвали миссис Твист, зля его этим столько же, сколько радуя Энниса.

Джек стянул с него одежду, выбросил из трейлера на мокрый снег, принес таз горячей воды и губку и начал обмывать его, дюйм за дюймом, на расправленном желтом полотенце. Эннис следил за ним из-под полуопущенных век, над чем-то задумавшись. Джек от работы не отвлекался, но заметил тихим серьезным голосом: “Думал, у тебя все болит”.

Эннис, глядя на черноту под ногтями Джека, на то, как его пальцы скользили по коже, чувствуя легкое трение губки и стекающую с тела воду, ответил: “Похоже, он встал в очередь на помывку”.

Джек улыбнулся. “Я уже подхожу туда”. Но он не торопился, обмывая губкой грудь, вытирая углом полотенца шероховатый сосок, грудную кость, ребра стиральной доской под его пальцами. Он взялся за здоровую ступню, ухмыльнувшись разочарованному ворчанию, занялся ею, моя, протирая и высушивая каждый палец отдельно, голень, колено и бедро. “Надо тебя повернуть”.

- Джек.

- Да ладно тебе. Тебе никогда не было трудно поворачиваться для меня, - он приподнял здоровую ногу Энниса, перевернул его, устроил поудобнее руку и плечо. Затем, не обмывая, но заботясь об Эннисе по-другому, он приложил пальцы к его борозде, толкнул внутрь. Эннис выгнулся, забыв о боли, забыв все причины боли, и осталась только нужда в Джеке и молодое, окрепшее тело. Джек скользнул в кровать, руки не отнял, вымыл спину Энниса другой рукой, пустив все десять пальцев в ход. Тело Энниса трепетало, как конская плоть под кружащими над ней мухами. Джек поцеловал его в волосы, вдохнул глубоко немытый запах Броукбэк, и его нужда встала тугой и твердой. Он нажал одним пальцем, лаская ухо языком: “Помогу тебе кончить, как девочке, Эннис. Больной ты сильно для мужской забавы”. Эннис, в поту, закрыл глаза и стиснул ягодицы на пальце Джека. Джек сомкнул зубы на шее Энниса в крепком укусе, который останется заметным еще несколько часов, и шепнул: “Ты уже близко?” Эннис скреб матрас, прерывисто дыша, упиваясь наслаждением. Содрогнувшись, как отряхивающая воду собака, он брызнул каплями в воздух, выпуская на волю больше, чем семя. Джек кончил, жаркий и потный, и Эннис почувствовал на своей шее щетину и загрубевшие руки. “Дьявол. Надо было мне снять эти чертовы портки”. Эннис засмеялся. Он не думал, что после увиденного в конце пути тупика он еще будет на это способен.

Джек перевернул Энниса обратно, взявшись за здоровое плечо. Эннис взъерошил ему волосы, дергая их так, что корням было больно, запутывая их беспечно. “Хороший бардак я устроил, Джек”.

- Там, где я сейчас лежу, полный порядок. Окромя твоих чертовых костей, ограничивающих мое удовольствие. Чешется под этой чертовой штуковиной?

- Чешется, и не слабо, Джек. Дал я маху; надо было избавиться от тебя еще на той чертовой горе, когда я тебя ненавидел. Проститься было бы легче. И простился бы, если бы выпал тот гребаный снег. Мы могли бы жить, как живут все нормальные люди.

- И что ты сделал, когда нужда взяла тебя? Скажи мне, друг? Когда ты проснулся, думая о Броукбэк и обо мне?

Эннис вдавил костяшки пальцев в скальп Джека, причинив ему боль. “Ты обзавелся жутко высоким мнением о себе, Твист”.

Джек потянулся за сигаретами. “Я обзавелся еще кое-чем: разбитым пикапом, поломанными костями и отмененной свадьбой, прояснившими мне мою позицию, дел Мар”. Он зажег две сигареты и держал одну вне досягаемости, пока не получил в уплату поцелуй.

Глава 4.

Прошла неделя, и Эннис был готов на стенку лезть. Девятнадцать лет не приковать в бессилии к постели. Разозлил Джека своим брюзжанием. Джек оставил ему еды, ночной горшок и уехал с Вилбуром на ранчо. Вернулся поздно, усталый, увидел Энниса, срезающего гипс с расчесанной в кровь ноги. “Иисус, Эннис!” – Джек шлепнул его, оттолкнув, чтобы снять кровавую простыню, потом шлепнул худой зад сильнее. Стал хлестать еще, звеня раскрытой ладонью, и сердце пустилось за ней вдогонку. Бледный зад побагровел. Сглотнув, Джек сказал: “Господи, Эннис, я сдохнуть ради этого готов. Думал о тебе весь день”. Эннис, задыхаясь, пустил его к себе.

Осторожно получалось дольше, чем стремительным натиском жаркого тела под порывами горного ветра. Джек держался над Эннисом, не задевая его, касаясь лишь болтом, и только внутри, скользя легко и плавно, словно смазывая любимое ружье.

Эннису нужно было не меньше, потому что он думал, что все потерял. Капли пота Джека стекали ему на спину; Джек взялся за него, как он брался за жизнь: очертя голову и на полном ходу, и в самый хороший момент весь трейлер закачался. Джек нашел то самое место; Эннис кончил вместе с ним, что бывало нечасто, но когда случалось, оба вопили в голос.

* * * * * * *

Девятнадцать лет не приковать в бессилии к постели. Эннис проснулся назавтра не в духе, скучающий и злой. Джек опять сбежал с Вилбуром, сказал, что он был там нужен. Эннис провел весь день в ожидании, думая о теле Джека, желая видеть свой болт у него внутри и торопя свое выздоровление. На следующий день Джек никуда не пошел. Бродил вокруг, слишком большой для маленькой комнаты. Сварил Эннису кофе и сказал, что купит ему журналы. Передавая кофе, небрежно спросил: “Ты давно знаешь Вилбура?” Эннис ответил, что знал его немного, когда тот ухаживал за сестрой. Сказал, Вилбур никогда его не любил и был рад от него избавиться, когда ему исполнилось семнадцать. Джек не стал продолжать разговор, но той ночью в постели, где секреты поверялись легко, сказал, что Вилбур ему не нравился, добавил, что будет рад, когда они уйдут отсюда. Энниса тревожило, что Джек так легко поверил в “они”, но с семенем Джека на своем языке и у себя внутри он этого не сказал.

Утром пришла Сьюзан, покричала снаружи, одет ли Эннис. Осмотрев его, она опять попросила Джека помочь Вилбуру, сказав, что обвалились изгороди, и помощь была бы очень кстати. Джек пошел, потому что она дала им крышу над головой, потому что она дала ему Энниса.

Когда он ушел, она сказала: “Алма Бирс придет сегодня”.

- Господи, почему ты не спросила меня сначала?

- Я спрашиваю тебя сейчас. Ты хочешь сказать нет? Не было там твоей вины, Эннис, забудь об этом. Я не могу тебя держать здесь бесконечно. Ты должен построить себе свою жизнь, с Алмой.

* * * * * * *

Ее привез отец, и она опиралась на его руку, но гипса не было. Перелом без смещения, сказала она Эннису, и заживает хорошо. Она спросила, как он, говоря с чужим ей человеком. Он не хотел начинать разговор о других вещах, не хотел услышать то, что он боялся услышать. Поговорили немного о снеге и о его брате и сестре. Алма оглянулась по сторонам: “Как ты тут один управляешься?” Эннис, одетый в рубашку Джека, сказал, что сестра хорошо за ним ухаживает. “Мы должны определиться, Эннис. Надо понять, что делать дальше”.

Его нога болела так, будто ее зажало в челюстях капкана.

- К декабрю ты поправишься. Тебе будет лучше в нашем собственном доме.

Он вспомнил, как увидел медведя в ловушке, лапу в зубьях, дробящих кость. Вырваться оттуда нельзя, оставаться там тоже нельзя – куда ни кинь, всюду смерть. Только одна придет скорее, чем другая. “Думал, можбыть ты сердишься на меня из-за аварии. Не видал тебя в больнице”.

- Говорят, дорога сильно обледенела в ту ночь. Другие машины тоже занесло.

Эннис грыз ноготь, не зная, что сказать.

Она осторожно встала. “Я скажу отцу забронировать церковь, Эннис. Ты смотри, поправляйся скорее”. Добавила со значением, давая понять, что знает. “Никаких рыбалок до свадьбы. Не хочу тебя видеть опять побитым”.

Эннис смотрел, как она уходила, хромая, и завернулся в рубашку Джека так туго, что лопнули швы.

* * * * * * *

Джек не хотел разговаривать. Эннису было все равно; оставил свою нужду в словах позади на Броукбэк. Джек не хотел болтаться без дела. Эннису было все равно. Они должны были оставить все это позади на Броукбэк. Он не сказал Джеку о приходе Алмы. Что он мог сказать? Помывшись в тазу – все, что у них было – и понюхав рубашки, Джек оделся и сказал, что пойдет пройтись. Эннису было не до разговоров, но и быть оставленным в одиночестве он тоже не хотел. Джек сказал, что делать было нечего, и потом, он все равно пойдет, и ушел, хлопнув дверью.

Эннис стащил с ноги остатки разодранного гипса, срезал гипс с плеча и сидел, готовый к мятежу, поджидая Джека.

Джек вернулся рано утром, ничего не заметив. От него несло тяжелом духом, и он хотел спать. Эннис сел с ним рядом, узнавая запах. И без того царапины на спине Джека могли рассказать ему о том, о чем он не хотел знать.

Когда поздним утром Джек проснулся, с похмелья больной, Эннис смаковал идею о том, чем они сейчас займутся. Снег не пошел в назначенный срок, ну и пусть, он заставит его пойти. Он будет драться с Джеком за то, чтобы каждый из них мог жить своей собственной, отдельной жизнью, как тому и следует быть.

Джек разрушил планы Энниса, обхватив руками свою боль. Его плечи затряслись, и сухие рыдания предотвратили оставшуюся в планах снежную бурю. Эннис достал рукой ссадины на спине, провел по ним пальцем, думая о ногтях, что их оставили, не желая того, но рисуя себе Вилбура. “Джек, я хочу знать. Тебе придется сказать мне. Пришел ко мне весь ободранный, воняя другим мужиком”.

Джек повернулся к нему мокрым лицом. “Не было никого другого – где твой гребаный гипс, Эннис?”

Эннис ударил его, не считаясь с глазами, большими, широко раскрытыми в тени влажных темных ресниц. “Говори!”

Джек скатился с кровати, пнул стену, запрыгал, ругаясь, на одной ноге. Тяжело опустился на кровать, уронив голову на руки. “Вилбур проходу мне не дает, Эннис. Пристает ко мне, подначивает и смотрит так, будто у меня опять "погань" на лбу написано”.

- Он знает? Знает про нас?

- Так прямо не сказал, но достал уже с грязными разговорами. Что бы он сделал этой девчонке, чем бы он занялся с той. И меня вынудил так говорить, а я ж ничего не знаю. Я же никогда не спал с девчонками. Черт, я так расхвастался, будто я главный племенной жеребец во всем Вайоминге.

- Расхвастался, и всего располосовали.

Джек глянул на него. “Обозлился из-за этого, да?”

Эннис ударил его опять.

- Я уже понял. Черт. Все было не так, как ты думаешь. Мы пошли в бордель, Эннис. На-ста-ящий гребаный бордель. Ты знал, что в Вайоминге есть бордели? Не поверил бы ни за что на свете.

- Ты... Дьявол, Джек! Ты был со шлюхой? Джек вскочил на ноги, ожидая кулак. Увидел, какая была погода на дворе, и сел опять. “Ты испортил меня, Эннис дел Мар. Я потратил пять долларов, которых мне теперь не видать, как своих ушей, и не получил ничего, кроме порции ругани, которую я мог бы поиметь здесь от тебя забесплатно”. Глянул на Энниса. “Ты ведь никому не скажешь, Эннис? Ты же знаешь, я не голубой”.

Если бы Эннису было смешно, он бы рассмеялся, но ему удалось осилить лишь один сухой всхлип.

- Жалко мне очень Сьюзан. Вилбур разошелся там не на шутку, если ты меня понял. Эннис, я хочу, чтоб ты знал: я собирался надеть резинку, если бы у меня... если бы она понадобилась, патамушта я понятия не имел, куда все девки подевались, но Вилбур уж точно знал.

- У Сьюзан будет ребенок.

Девятнадцать лет, и не знали, как помочь.

Джек потер руками лицо. “Я только хотел проверить кое-что. Давай мы с тобой забудем об этом, ладно?” Эннису не хватило смелости сказать: какая разница, так или иначе, если не было никакого “мы”.
Джек принял молчание за знак согласия. “В таком случае, - он ткнул его кулаком, - где твой чертов гипс, дел Мар?”

Глава 5.

Эннис назначил день свадьбы с Алмой. Его боль оставалась с ним, и движения были неловкими, но он решил, что сможет выстоять рядом с ней и принести все нужные клятвы. Ноги его держали.

Джеку он позволил делать со своим заживающим телом все, что тот хотел. Надо снимать урожай, когда снег уже не за горами.

После одного особенно крепкого соития плечу было больно так, что он принял таблетки. Потом взял еще, чтобы утишить и другую боль, и сказал: “Свадьба будет через две недели, Джек”.

Эннис увидел в ту же минуту, что он не знал истинной сути нужды Джека. С десяти до девятнадцати рос без любви, не ведая ее секретов и не научившись понимать кого-то вроде Джека Твиста. Думал, оно все плотское. Но у Джека был вид человека, стоящего на крутом берегу, позади огонь и некуда бежать, только вниз. Сгореть или утонуть - конец один. И все равно, что бы Джек ни говорил, что бы ни делал, Эннис отвечал лишь одно: “Куда, Джек? Куда мы пойдем?” Или: “Как мы это сделаем? Как?”, и на эти вопросы у Джека ответов не было. В свои ответы он вкладывал сердце, но там не находилось ничего насчет “куда” и “как”.

В конце концов, усталый и подавленный, Эннис отвернулся к стене.

Джек смотрел ему в спину, затем сказал: “Я расскажу Алме, почему ее парень ей кости сломал. Папаша мой прав был насчет меня: погань”.

Эннис обернулся. “Ты не сделаешь этого. Я тебя знаю”.

- Ничего ты обо мне не знаешь, иначе ты никада бы мне такое не сделал.

- Я это делаю не тебе. Я это делаю ради тебя, и если ты не видишь этого...

- Заткнись, Эннис! Меня тошнит от этих твоих разговоров. Ты забираешь у меня свет и воздух и говоришь, что делаешь это ради меня! Нет, я не дам тебе жениться на ней.

Он начал натягивать штаны на липкую кожу, спотыкаясь, падая, разрывая их в ярости. Эннис влез в свои, первый раз без чьей-либо помощи, слезы потекли из глаз от боли. “Джек, подожди”. Джек не стал ждать, вывалился из трейлера, по сугробам добрался до пикапа. Пикап не завелся сразу, и Эннис, дрожа от холода, успел залезть в кабину к Джеку. “Ты не можешь...”.

- Я могу делать все, что придет мне в мою гребаную голову, Эннис. Ты мне никто”, - он выехал со двора, утопив педаль газа в пол. Пикап затрясся на ухабах, и Эннис застонал. Минутное колебание, и затем лишь решительные руки на руле в стремлении достичь безразличия.

- Джек.

- Заткнись, Эннис. Я все тебе сказал.

- Джек, я хочу тебе что-то показать.

- Ты сказал мне это однажды на Броукбэк, и смотри, куда оно нас завело.

Эннис посмотрел на него, и среди всего ужаса и отчаяния в его глазах блеснул веселый и помнящий огонек. Джек взглянул на него в ответ. Машина замедлила ход, он остановил ее и закрыл лицо рукой. “Дьявол, Эннис, почему я не могу завязать с тобой? Я тебя так ненавижу”.

- Ты поедешь со мной кое-что посмотреть?

Он поднял глаза на Энниса. “Это что-нибудь изменит?”

Эннис отвел взгляд в сторону.

Старый пикап лязгнул и тронулся с места, и Джек поехал по указанной Эннисом дороге. У него больше не было карты, говорящей, куда идти.

* * * * * * *

Место не изменилось, хотя он ожидал, что оно покажется меньше, ведь ему тогда было всего лишь девять лет. Может, он так и остался маленьким.

Он вылез из пикапа, оступаясь и скользя, одетый лишь в рубашку и штаны и все еще с поломанными костями внутри. Джек поспешил к нему и поднял на ноги. “Ты с ума сошел, друг. Ты...”

- Вот здесь, я помню, они его и тащили, привязанного за болт. Ты можешь себе это представить? - пнул Джека здоровой ногой, больная под ним подогнулась, но ударил, куда хотел, и Джек опустился на землю, - Это только пинок! Они волокли его, зацепленного за болт! Смеялись, наверно, и он знал, что умрет и ничто его не спасет, - он пошел вдоль берега вперед, вспоминая.

Начал сползать вниз, но Джек поймал его, схватив за рубашку. “А ты ведь тоже мертвый, Эннис. Да только тебе хуже, чем ему, ведь ты это делаешь себе сам! Запряг свой собственный болт в тонкую золотую упряжь и позволяешь его волочить”. Он поскользнулся, сбил с ног Энниса, и тот повалился в снег и боль.

- Какого черта?

Эннис, стоя на четвереньках, услышав голос, поднял голову. На него смотрел старик, справляя малую нужду неподалеку. Не нужду... бутылка виски кверху дном в его руке и расползающееся на снегу янтарное пятно.

Джек скатился к нему. “Какого дьявола?”

- Как раз это я и сказал, сынок, имея больше на то оснований. Вы, двое засранцев, свалились мне на голову, когда я тут занимался своим делом. Откуда вас черт принес, и неодетых? Да вы, ребята, я смотрю, совсем окоченели, - он с раздражением отшвырнул пустую бутылку и повернулся, чтобы уйти.

Эннис уставился на янтарное пятно, обхватив себя руками и дрожа. “Ты этого хочешь?” Он перевел глаза на Джека. “Ты хочешь кончить вот так? Ты думаешь, если бы Эрл смог вернуться назад, жениться на какой-нибудь девчонке и жить порядочной жизнью, он предпочел бы лежать здесь с оторванным болтом?”

Старик обернулся, задумавшись. “Думаю, нет, сынок, не предпочел бы, но ничего другого в своей жизни он менять бы не стал”. Глянул на Джека, кивнув головой в сторону Энниса. “С ним все в порядке? Неважно выглядит”. Сняв свое теплое пальто, старик накинул его, не встретив протеста, на худые дрожащие плечи.

* * * * * * *

- Здесь мы в тысяча девятьсот сорок первом. Экипаж военного корабля “Луизвилл”, не считая кука, у которого, как я сейчас припоминаю, в тот день был понос, - он передал измятое фото Эннису, - Четыре года после атаки японцев бороздили этот чертов океан, - он помолчал, - Вы, дурачье, конечно, слыхали об этой войне? Эрл и я, мы сразу порешили, как оно между нами будет, хотя, поклясться готов, никто из нас никогда раньше об этом и не помышлял.

Джек взглянул на Энниса, но Эннис не собирался ему отвечать. Джек посмотрел на него пристально, затем оглянулся вокруг. “Отличный трейлер. Я бы от такого не отказался”.

- Сынок, это Эйрстрим. Я в нем все равно что тот чертов океан рассекаю. Сижу тут себе, капитан своего собственного корабля. Ну как, ты собираешься мне рассказать, чего это ты и твой тощий друг искали, где умер Эрл?

- Как ты можешь так о нем говорить? Как будто он ... просто умер, - Эннис без шляпы чувствовал себя нагим, скрываться было негде.

- Ну, а как мне еще о нем говорить? Мертвые останутся мертвыми.

Эннис толкнул стол, не догадавшись, что он был привинчен к полу, резко упал назад. На нем все еще было пальто Рича, и он стиснул пальцами жесткую ткань. “Жизнь, сынок – рисковая штука. В наши дни улицу переходишь - и тебя могут убить. Есть тысячи способов помереть, да разве сравнишь их с тем, что было на войне? Мы стали другими, весь мир стал другим, и прежним ему уже никогда не быть. Потеряли столько людей, что не сосчитать. Стали понимать, что в жизни важно. Взглянули на вещи со стороны, если понятно, к чему я веду. Нам с Эрлом досталось двадцать лет по-настоящему хорошей жизни. Такое не многим дается. Если бы я мог изменить то, что случилось, поверь мне, я бы изменил. Но отказаться от тех двадцати лет? Да я скорее откажусь вот от этого Эйрстрима. Сам себе капитан, и еду теперь, куда захочу. Вы, салаги, - самая потешная команда из всех, что я видел. Завели себе новую моду в Вайоминге, без шляп да в одних рубашках, когда два фута снега на дворе?”

- Мы с Эннисом...

- Закрой свой чертов рот, Твист. Наши дела никого не касаются.

- Его - касается, Эннис. Это твоя работа. Ты привел меня сюда показать, где умер этот мужик, чтобы я вильнул хвостом и упал кверху брюхом и позволил тебе сломать мою жизнь!

- Можбыть, вам обоим лучше вынести это за дверь...

- До тебя никак не дойдет, Джек! Я не голубой! Я хочу жить с Алмой, завести детишек, ходить на этот чертов бейзбол и на четвертое июля хлопать гребаному президенту Соединенных Штатов Америки вместе со всей остальной кодлой настоящих мужиков!

- Как я уже сказал, ребята...

- Вместе с Вилбуром?

- Не вмешивай его сюда.

- А он здесь, Эннис! Он - твой пример настоящего мужика, каким ты хочешь быть?

- Присядьте, ребята, вы что-то уж...

- Ни черта ты не знаешь, Джек Твист, что значит быть мужчиной. Ты...

- Я знаю, что значит быть твоим мужчиной, Эннис. Ты это хочешь услышать, потому что я никогда еще этого не говорил. Я хочу только быть твоим мужчиной, - он бросил яростный взгляд на Рича, - У тебя есть что сказать?

- Дьявол, нет.

- У тебя, дел Мар?

- Джек, ты убиваешь меня. Ты не ответил на мой вопрос. О любви легко говорить, и я скажу, если ты хочешь, чтобы я сказал. Но у нас больше нет Броукбэк, Джек. Ни за какой гребаной радугой нет для нас места, где мы могли бы жить, Джек.

- А оно красиво в Калифорнии, если вы надумаете поехать со мной, - Рич повернулся и достал еще одну бутылку виски, - У меня там небольшая землица, где я могу пускать струю туда, куда моя струя пожелает достать, - он рассматривал Энниса, - Ты можешь остаться с сильно курьезным на вид болтом, сынок, если будешь пытаться слить ненатуральным для тебя способом. Я бы мог придавить вот эту твою поломанную руку и сказать, что ты должен Эрлу. Должен ему свободную струю, - Он поднял бутылку ко рту и сделал большой глоток, - Но мне наплевать на тебя и на твои дела, так что я ничего не скажу. Я пойду и закончу то, чем был занят, когда там обозначились вы, двое таких забавных ребят. Пейте мой виски и скажете мне потом, на чем порешили, - шаркая, он вышел за дверь.

Колени Энниса подогнулись, и он тяжело упал на стул. “Я не могу, Джек. Я не гожусь для чего-то большого, вроде тебя и этой штуки, что между мной и тобой. Я только Алме могу подойти. Если я пойду на это, друг, я пропаду в тебе так, что от меня ничего не останется".

- Останется меньше, чем когда ты ударил то чертово дерево, после того, как забыл войти в поворот?

Эннис не ответил, уронив голову на руки за неподвижным столом.

Джек кивнул. “Ладно, Эннис. Я никада не думал, что я сам достаточно большой, чтобы пойти на это, потому что я всегда думал только о себе, хотел, чего я хочу и никада ничего не получал. Я сделаю это, потому что ты этого хочешь. Я сделаю это для тебя, Эннис. И несмотря на то, что я сказал, я хочу, чтобы ты был счастлив, потому что если ты не будешь счастлив с Алмой, тада две жизни будут сломаны заместо одной моей. Будь счастлив, Эннис”.

Он ступил за дверь, и снаружи мело, и снег ослепил его белизной и заглушил все звуки рыхлыми, тяжелыми хлопьями.

Но заглушил не настолько, чтобы Джек не услышал, как его позвали по имени.

Услышал так же ясно, как если бы его звали в прозрачном чистом воздухе гор.

* * * * * * *

Они сидели на заднем сидении Эйрстрима, чтобы Эннис мог поднять свою ногу, откинувшись на руки Джека в молчаливом страхе перед тем, что они совершали. Виски помогало. Спросили старика, почему он вылил добрую выпивку на землю. Тот сказал, что не намерен был приносить старому хрену цветы каждый раз, когда ему случалось проходить мимо. Какой мужик будет приносить цветы?

Джек, глядя на Рича за рулем, капитана свободной струи, прошептал: “Какие наши шансы, Эннис? Какие наши гребаные шансы?” - и позже, проезжая близко к дому Алмы: “Слишком поздно, друг. Ты знаешь, чье имя ты назвал”.

Эннис ответил лишь: “Открыть бутылку надо было, вот и все”.

Они ехали на запад, в направлении гор. Снег повалил гуще. Джек расчистил окно, глянул наружу, смиренный безмерностью происходящего. “Говорят, в Калифорнии жарко. Никада не бывает снега”.

Эннис поразмыслил над этим. “Ну и отлично. Похоже, мне нравится больше, когда не идет снег”.
КОНЕЦ

@темы: о да!!!