Brockeback Mountain

воскресенье, 01 апреля 2012

08:54

Ri-heart

Thank you for the venom.

Вчера ночью наткнулся на это. Поразился такой страстью! Написано обрывочно, на одном дыхании, эмоции, страсть, дрожание рук, брызги, стоны, всхлипы... Ей-богу, прочитал на одном вздохе! Выдох был только, когда закончил. Причём выдох далеко не ровный.
Давно я так не возбуждался от букв на мониторе...........

Автор: 271horses
Название: Reunion (Воссоединение)
Рейтинг: R-17
Перевод: zucchini11
От автора: Жемчужина в сокровищнице посвященного "Горбатой Горе" англоязычного фанлита

читать дальшеВоссоединение
(Мотель "Сиеста", 1967 г.)

Он ждал целый день. Чего ждал? Хороший вопрос. Снова и снова представлял себе, как во двор въедет ГМК пикап, плоскодонная черная колымага, и вплоть до того момента, как Джек выберется из кабины. И... что же? Пикап был не тот. Но то, что было между ними – в этом месте его воображение оказалось бессильно, и когда момент настал, и Джек был здесь, ему уже не надо было ничего себе представлять. Теперь с этим. Он старался смотреть на Алму, но его руки вдруг стали чужими, и он потерял способность соображать, и стоял там с влажными губами и яростной эрекцией перед своей женой, не смея взглянуть на него и не в состоянии противиться силе, заставляющей его смотреть в ту сторону, в исходящее от него тепло.
- Значит, мы с Джеком пойдем в город выпить. Вечером, может, и не вернемся, будем пить и болтать.
- Ну, конечно.
На ее лице ничего нельзя было прочесть, да он и не хотел ничего знать, хотел только увести его оттуда, хотел остаться с ним наедине.
- Рад познакомиться, мэм.
Джек опять приподнял шляпу, и глаза его, потемневшие и распахнутые, нашли глаза Энниса. Они сбежали со ступеней, не оглядываясь, отмахнувшись от нее, блеющей что-то про сигареты. Бедная Алма. Разве был у нее хоть один шанс против этих громадных неистовых глаз? Она исчезла за поворотом, и Джек спросил охрипшим голосом: "Ты знаешь, где мы могли бы...?" "На 26-ом хайвее. За городом, в ту сторону, откуда ты приехал". "Далеко?" "Не очень. Минут десять". Он сидел, прижавшись к двери, ощущая холод металла, глядя прямо перед собой. Господи, какая кабина тесная, слишком тесная, не смотри на него, держи себя в руках, побелевшие пальцы Джека, сжимающие руль, его собственные ногти, впившиеся в ладони до крови.

У него хватило ума остановиться на заправке и пройти остаток пути пешком, дождаться, когда Джек выйдет от администратора, затем пересечь дорогу, глядя, как Джек паркуется у предпоследней двери, шагать на счет "четыре года/один месяц/одна неделя/одна неделя/один месяц/четыре года", слыша звук своей поступи как будто издалека, стараясь что было сил идти мерной походкой, не бежать, не бежать, не бросаться на эту дверь подобно умирающему от голода, и затем он обнаружил вдруг, что она захлопнулась за ним, и вот, прямо перед ним, о Господи, касаться его, пробовать его, снова слышать его запах, его волосы, отпрянуть назад ради глотка воздуха перед тем как припасть снова, руки, стиснувшие его, как он глядел на него, забыв обо всем, не в силах стереть этого со своего лица, нагого и исступленного, прогнать из своих глаз, из своего голоса, не в силах перевести дыхание, Эннис, Эннис, очутившись там, где слова бессильны, руки, блуждающие в его волосах, опрокидывая его назад, падая в пространство, одежда во все стороны, изъясняясь танцем языков в первом полном, с головы до ног, соприкосновении обнаженных тел, кожа Джека, все места, куда он мог положить руку, вдруг ставшие доступными, о да, он помнил их, поднимая его и открывая его, о Боже, звук, который он издает в ту минуту, когда Эннис проникает в него, этот короткий сдавленный всхлип, и как он извивается, мечется, бьется, словно перевернутый на спину краб, вздрагивая всем телом, и все до единой клеточки его перестраиваются вокруг его бьющего органа, как вода в пруду вокруг тонущего камня, как сквозь него пробегает волна, и он видит в его глазах, как слабеет инстинкт самозащиты, видит ужасный зияющий голод, силою в четыре года, видит все это, выйдя во двор, чтобы выкрикнуть свое имя, впиваясь ногтями в собственную кожу и кусая костяшки пальцев, стремясь заглушить рвущийся наружу вопль, Эннис, о Эннис (прошел год, Алма готова лопнуть, не должен был терять тебя из виду, не должен был, эти кроткие глаза, переполнившиеся сейчас синевой, все уже забыто, все уже хорошо, все перечеркнуто этим безудержным биением Энниса (он едва успел свернуть в переулок перед тем, как ноги перестали его держать, живот скрутило, но ничего не вышло наружу, содрогаясь от рыданий, должен перетерпеть, не увижу его больше никогда, как можно этого желать, как можно думать об этом, должен притвориться, должен все вынести, должен, должен), его собственные глаза, полные слез, несказанная легкость от того, что он не должен, пожизненная каторга, замененная отсиженным сроком, четыре года, один месяц, одна неделя, словно в лихорадке, погружает, топит себя в Джеке, дышит им, поглощает его, ввергаясь в него, наполняя его, перетекая через край, каждый изгиб его сладких губ, дальше в него, руки и ноги Джека, напрягшиеся так, что мышцы, казалось, готовы лопнуть, сорваться с костей и свернуться скаткой, обхватывая его снизу обеими руками и стараясь войти глубже, не зная, может ли он достать еще глубже, о, о, о, о, Господи, Господи, Эннис о Эннис Эннис Эннис, бессвязно, Боже мой, его, наверное, слышно на другой стороне улицы, слышно их обоих, извергаясь жарко на оба их живота, излившись так, словно он берег себя все четыре года, и пусть весь город стоит за порогом, уставясь на них, быстро привстал и толкнул раз, другой, кончил так, что думал, вывернется наизнанку, рухнул на него, рыдая, не помня себя, не в силах произнести ни слова, иначе он бы сразу сказал, сказал бы то, что сияло на залитом слезами лице Джека, на лице, которое он сжимал сейчас в своих руках, первый раз за четыре года совпавшем с образом, навечно оставившим оттиск в его мозгу.

Он взял его еще дважды, не выходя из него ни разу, как будто они снова были в лугах Броукбэк под бичующими порывами горного ветра. Было уже темно, когда к ним обоим вернулась способность говорить.

Джек потянулся, удовлетворенный, испустил глубокий вздох и зарылся носом и губами в волосы Энниса.

- Четыре года... черт.